Да, буквально всё, что у него получилось далеко не таким, каким он хотел видеть, но вместе с тем можно было пустить в дело, они прихватили с собой. Даже не погнушались взять самую первую партию мыла, три здоровенных горшка на семьдесят пять литров. Мыло, в принципе, было неплохим, только очень уж страшным на вид, почти чёрного цвета и довольно вонючее, хотя он и пытался облагородить его спиртовым раствором живицы. Научившись в Африке здорово разбираться в следах, Митяй довольно быстро вычислил, что в гостях у Тани побывало не менее шестидесяти человек и он облегчённо вздохнул, ведь это означало, что никто из них наверняка не заработал себе грыжу, толкая здоровенный лодкотелегодом. Ну, а Таня ещё вчера вечером сказала, что дух реки Марии передал такой заказ её от сородичей: изготовить ещё двадцать семь комплектов матёрый охотник, желательно с луками и стрелами; обязательно отлить хотя бы десять чугунных котлов; выковать тридцать лопат и десять кирок; пятнадцать больших двуручных пил, шесть очень больших для пилки досок и двадцать пил-ножовок; тридцать плотницких топоров и тридцать молотков, а к ним по четыре стамески разного размера, а также как можно больше гвоздей; ну, и ножи-ножницы, иглы-крючки и прочий мелкий шурум-бурум.
Митяй, выслушав её, почесал макушку и сказал, что всего в один заход точно не успеет изготовить, но постарается из заказанного очень многое сделать, но ему придётся смотаться на каменную охоту и тут Таня вспомнила, что она уже была, оказывается, на каменной охоте и даже поколола все белые и красные камни на кусочки и почистила домну, в которой оказалось совсем мало шлака и через все дырочки можно просунуть прутик. Представив себе, какая это была адова работа, аккуратно скалывать зубилом шлак с футеровки, Митяй кивнул и сказал, что ежели так, то они обязательно проведут с ней в самое же ближайшее время большую огненную охоту, но после неё футеровке точно наступят кранты, какой бы прочной и огнестойкой та не была. Поэтому, дойдя до литейки, он первым делом спустился по верёвочной лестнице в домну и, осветив её лампой, сразу же убедился, что Танины друзья поработали на славу. Была видна рука мастеров по камню. Всю футеровку они действительно очистили от шлака и перекладывать её не имело никакого смысла. Да, и шихты они заготовили немало, тонн сорок одной только железной руды, а древесного угля у него и так имелось с запасом.
Проверив, как работает воздуходувная машина, Митяй сделал капитальную ревизию тем формам, в которые отливал котлы. Выплавленный им чугун имел неплохой коэффициент объёмного сжатия и потому формы, а он изготовил их двенадцать штук двух размеров, большого и среднего, хорошо отдавали изделия, как и все остальные, двухразъёмные формы, некоторыми из которых он так и не успел воспользоваться, ушатался в хлам, так что мог спокойно отлить не только котлы для двух племён сразу, причём в искомом количестве, но и многое другое. Топоры, наконечники копий, кинжалы, кирки, молотки и весь прочий простой инструмент, его он тоже отливал из стали в двухразъёмные формы, причём в многоразовые, так что с этим проблем не должно было возникнуть, только и дел, что вкладывать закладные детали. Ему грозило помучиться только с пилами, насекать зубья и потом их затачивать, муторная работа, и ещё лопатами, это ковка и сварка в горне. Так что он весь день занимался тем, что стаскивал пригодные формы, а таких оказалось большинство, к литейной яме и устанавливал их, чтобы потом залить в них чугун и сталь. С луками у него была напряженка, на них попросту закончились заготовки, так что и наконечники для стрел отливать было незачем. Зато он решил отлить наконечники для острог. Этими формами, как и некоторыми другими, он так и не воспользовался.
Самое главное, что ему не было нужды возиться с фасонным литьём. Им он сможет заняться позднее, отлив как можно больше чугунных чушек. Покончив с формами, Митяй два дня заменял кое-где керамические трубы на металлические, после чего принялся загружать шихту в домну. В этом деле ему помогала Таня, оставшаяся чуть ли не в чём мать родила. Почти всю свою одежду она отдала Шашембе. Даже любимые ботиночки и потому до вчерашнего дня навоз убирала босиком. Митяй немедленно велел девушке обуть его офицерские, воскресные, парадно-выгребные хромачи и не снимать их нигде, даже в хлеву. У него было ещё две пары отличных, новеньких хромовых сапог, лёгких и очень удобных, а помимо кроссовок, несколько пар солдатских кирзачей. Сам он носился по латифундии в стоптанных кирзачах, чай не на танцы пришел. В четыре руки они быстро загрузили в домну шихту и на следующее утро, помолясь Святой Троице, святому Архимеду и богам Перуну и Гефесту, Митяй запалил в домне уголь и встал на горячую вахту, объяснив Тане, когда та должна приходить, чтобы подменить его на несколько часов. На этот раз плавка длилась восемь дней, но её продуктивность оказалась вдвое выше прежней по объёму выплавляемого в час металла и он выдал добрых двадцать три тонны металла, после чего, не так уж сильно и уставший, помылся, поужинал и лёг спать.
Как всегда говорил его дед – глаза пугают, руки делают, а потому Митяй уже очень скоро понял, что сможет не только выполнить, но и значительно перевыполнить заказ Шашембы и потому каждый вечер, начиная с шести часов, на кухне начиналась большая работу по завершению земляной охоты Тани. Когда он заглянул на огород, то не увидел там ни одного красного помидора, подросшего огурца, кабачка или болгарского перца. Родня выкосила всё подчистую, но то была первая завязь и вскоре огород снова стал радовать глаз. Зато Таня никому не дала прикоснуться к нескольким дюжинам созревших абрикосов и примерно такому же количеству вишни и черешни, на цветущие деревца которых Митяй смотрел чуть ли не со слезами на глазах, и девяти ягодам спелой, тёмно-красной клубники. Ей же он всё и скормил, попробовал лишь несколько плодов и бережно собрав все косточки. Ведла-охотница и не представляла себе, что добыча на земляной охоте окажется такой сладкой и приятной на вкус. Она тут же сделалась самой преданной и старательной внучкой дедушки Мичурина и только что не кудахтала над своими любимыми фруктовыми деревцами и клубникой, с яростью набрасываясь на каждую травинку, осмелившуюся вырасти рядом с ними.