До ущелья с водопадом между Красной Кручей и Петрумом, Митяй доехал быстро, всего за четыре с половиной часа, то есть задолго до обеда, так как тронулся в путь в семь утра, так что было самое время подумать, как охотиться и на кого. Самое простое решение было таким, – взять телегу на буксир и ехать дальше. С юго-западного склона на эту гору было подниматься намного проще, а сверху ему будет легче высматривать коз и охотиться на них с помощью ловчей сети. Приняв такое решение, он быстро поставил на мотоцикл колесо, набросил металлическое дышло на форкопф с кованной вилкой, прикреплённой к раме мотоцикла с двух сторон болтами и выходящий на полметра позади заднего сиденья, велел Крафту находиться рядом и бодро покатил вперёд, удивляя живность весёлым рычанием двигателя. Через четыре часа он уже находился на распадке между горами Петрум и Шупсе. В будущем обе горы имели высоту менее километра, причём совсем немного, зато в каменном веке были метров на сто выше и гораздо живописнее из-за множества этих чёртовых скал, которые Митяй забодался объезжать и проклял всех их предков до двенадцатого колена, но, тем не менее всё же выехал на распадок, а затем и поднялся почти на самую вершину. На саму вершину он не мог выехать по причине её скалистости.
Чтобы ему не досаждала лишний раз всяческое местное, клыкастое и рогатое хулиганьё, он набросил себе на плечи длинный меховой плащ из шкуры вожака психанутых махайродов, завязав лапы, украшенные длинными когтями, на груди, а на голову надел мотоциклетный шлем, сделанный из его головы с пришитой к нему меховой, гривастой шалью. При виде такого байкера-махайрода, от него удрал даже шерстистый носорог, не говоря уже о том, что гигантский олень с рогами, достигавшими в размахе метров четырёх, умчался с такой скоростью, что чуть было не оставил свои рога на том месте, где стоял. С визгом разбегалась от Митяя и вся остальная живность. Плохо было только то, что огромные клыки, свисавшие из-под козырька, малость закрывали ему обзор. Однако, выехав почти на вершину, он сначала снял с себя тёплый плащ, издававший довольно сильный запах потому, что к нему были пришиты невыделанные хвосты махайродов, у основания которых имелась пахучая железа и потому махайроды, здороваясь друг с другом, нюхали у собратьев под хвостом, а уже потом, скатав его и засунув в большой полиэтиленовый мешок, без каких-либо помех взобрался на вершину и принялся оглядываться окрест.
То, за чем он приехал на вершину горы Петрум, Митяй увидел в бинокль очень скоро и потому сразу же переименовал эту гору и назвал её Козьей. Да, к его радости по юго-восточному склону горы, между скал скакало не один или два заморенных, старых козла, а целых несколько десятков молодых и полных сил и энергии светлых рыжевато-серых туров, они же горные козлы вида Сapra caucasica, причём здоровенных, размером больше, чем Крафт, но то были самцы. Козы, размером поменьше, причём с козлятами вполне подходящей величины и возраста, то есть уже довольно большими, тоже паслись на склоне, стараясь держаться подальше от козлов со здоровенными рогами. Вообще-то он даже не представлял себе, как из них, путём селекции, можно вывести домашних коз, но был полностью уверен, что если их хорошо и часто кормить, они быстро к нему привыкнут и перестанут мечтать о горах. Туры его времени были очень пугливыми, но уже очень скоро он узнает, какими они были в глубокой, незапамятной древности, когда человек на них ещё не охотился. Возможно, что куда более доверчивыми. Глядя на козлят, им было уже месяцев по шесть, Митяй сразу же прикинул, что штук десять в клетку их точно поместится. Он быстро нашел самое лучшее место для устройства ловушки, довольно высокий дуб, спустился к телеге и сразу же начал готовиться, но не к козлоловству, а к ужину и ночлегу. Ужинали они всухомятку и сразу же после заката солнца Митяй лёг спать, чтобы проснуться ещё затемно.
Проснувшись затемно, он быстро достал из телеги большой рюкзак со снаряжением и принялся собирать клетку размером два на полтора метра. Вскоре начало светать и он, приказав Крафту охранять транспортное средство, отправился к козлиному дубу. Хотя козы и не свиньи, они тоже не прочь подхарчиться желудями, так как едят практически всё, даже сигареты и наволочки, и именно на этом он решил их подловить. Спустившись в предрассветной мгле к дубу, Митяй первым делом достал мешок, пошитый из толстого брезента, и набил его камнями. Вес получился приличный, килограмм за сто двадцать. После этого он сразу же полез на дуб и, вбивая в ствол молотком четырёхгранные, остро заточенные, восьмимиллиметровой толщины гвозди длиной в тридцать пять сантиметров, взобрался повыше, выбрал подходящую для козоловства толстую ветку, растущую на высоте метров в двенадцать, перебросил через неё альпинистскую верёвку и спустил вниз один конец, предварительно обмотав ветку кожаной лентой, пропитанной парафином, после чего вбил в ветку две П-образные направляющие. Второй, более длинный конец верёвки он спустил вниз и по обеим спустился с дуба, после чего вбил в ствол дерева толстый, острый штырь с кольцом и карабином и принялся поднимать противовес своей охотничьей снасти. Митяй поднял тяжеленный противовес почти до самой ветки, привязал верёвку к карабину и принялся расстилать на земле ловчую сеть диаметром шесть метров с уже привязанными к её карабину шестью капроновыми шнурами потоньше, и снова залез на дуб.
На этот раз, поднявшись наверх, он прибил к ветке металлический кронштейн с блочком, затем стопорный механизм, которым надёжно застопорил тот конец верёвки, на котором висел груз, пропустил второй конец через блочок с перехлёстом и спустил вниз уже не всю верёвку, а лишь столько, чтобы к ней можно было привязать капроновые шнуры. После этого ему пришлось спуститься ещё раз, чтобы прицепить к верёвке карабин со снастью и вывалить в посередине сети ведро полусухой каши и разбросать комки приятно пахнущей приманки вокруг неё. Теперь наступила пора залезть на дерево в последний раз и уже не спускаться с него до победного конца. Митяй выбрал слабину, закрепил верёвку, поудобнее устроился на толстенной ветке поближе к рычагу стопора и приготовился ждать козу, её козочек, а также юных козлов. Вот они-то ему и даром не были нужны в количестве более одной, максимум двух, единиц на всё стадо. Хотя свиньи вели себя по отношению к нему довольно вежливо, он прекрасно понимал, что после второго опороса ему придётся пустить их всех, во главе с хряком, как и их первое потомство, на мясо и потом буквально выпоить поросят молоком с рук, чтобы они понятия не имели, кем являлась их родная мамаша.